Год еще толком не начался, а «голливудский вундеркинд» Дэмьен Шазелл уже отметился первым громким провалом: его «Вавилон» — эпическая фреска о закате немого кино с Брэдом Питтом и Марго Робби — провалился в прокате и получил невеселую дозу критики. С таким анамнезом неудивительно, что после сетевого релиза у фильма нашлось много защитников: за три часа экранного времени о Голливуде начала XX века можно рассказать немало — тем более в неподражаемой джазово-драйвовой манере Шазелла. Разбираемся, закатилась ли звезда постановщика «Ла-Ла Ленда», или рано списывать его со счетов.
Конечно, фильм с названием «Вавилон» не может идти 80 минут. Вернее один взгляд в сторону подобного легкомыслия себе могут позволить разве что мультипликация, хоррор, научная фантастика, но не кино о кино. Тем более в исполнении «золотого юноши» Дэмьена Шазелла — режиссера «Одержимости», «Ла-Ла Ленда» и «Человека на Луне». Истории о внутренней кухне или ушедшей эпохе — даже с лицом попроще оборачиваются монументальным репортажем из храма, стабильно непопулярным у так называемой широкой аудитории. Тех прозорливых зрителей, которые не торопятся разрушить магию седьмого искусства, а выбирают из, скажем, двух чебурашек — коричневого и синего (дилема почти как в «Матрице»). Или оберегают себя от неизбежного разочарования. Сколько замечательных людей ни берется за этот мета-сюжета, в сколь позолоченный век ни переносят они время действия, какими бы уморительными анекдотами из реальных жизней ни снабжают трагикомедию закулисья…
Ну вот казалось бы беспроигрышный вариант: 1926-й, почти год до прихода звука с «Певцом джаза», который предложит синематографу и радио обвенчаться, а фактурным гражданам и гражданкам с «неприятными голосами» — что бы под этим ни подразумевали — сменить профессию. Событие, сломавшее и сломившее тысячи людей, которые ощущали себя на вершине мира. С французской колокольни об этом рассказал Мишель Хазанавичус в «Артисте» с Жаном Дюжарденом — фильме, может, не слишком искусно стилизованном под немую эпоху, но обаятельном — и этого, хоть всем тресни томиком несоответствий по голове, будет достаточно. Для Голливуда приход «говорящих фильмов» (talkies), разумеется, событие иного масштаба — тут одной сюжетной линией не обойдешься.
Итак, их было четверо: кинозвезда №1 Джек Конрад (Брэд Питт), нахрапистая девица из Джерси Нелли ЛаРой (Марго Робби), уверенная, что знаменитостями рождаются, а значит, дебютная роль ей скоро свалится, затюканный саксофонист-перфекционист Сидни Палмер (Джован Адепо), над которым вечно подшучивают коллеги, и исполнительный мексиканец Мэнни Торрес (Диего Кальва). Он-то и везет слона на главную калифорнийскую вечеринку момента, обставленную в квази-месопотамском стиле…
Почтенное млекопитающее (речь, конечно, о том, что с хоботом) сыграет ключевую роль не только в эпизоде, но во всем фильме. Под прикрытием слоновьего дефиле Мэнни и другой джентльмен на подхвате вынесут тело передознувшейся девушки, эпизодической жертвы «прекрасной эпохи», а испуганное животное будет разгонять танцульку, как вскоре звук поступит с карьерами многих здесь собравшихся. Судьба Конрада, ЛаРой, Палмера и даже Торреса вряд ли кого-то удивит — не так много сценариев для жизни артистов. Самое интересное для них начинается потом, когда не режиссер, но организм говорит «Стоп, снято!».
«Вавилон» как будто снят глазами Голливуда — экзальтированного человека в самом расцвете сил, который еще не разваливается на части, но все время стимулирует себя ради самых ярких эмоций на свете. (Было бы красиво, сними Шазелл фильм о похоронах «великого немого», будучи его ровесником.) Отсюда этот дерганный, вечно взвинчивающийся монтажный ритм, как всякие приступы маниакальности, упирающийся в эпизоды апатии и даже депрессии. Это стремление говорить анекдотами: о дефекации слона на голову Мэнни, о пятой жене Конрада с револьвером наперевес, об операторе, сжарившемся в будке для камеры, о великом сражении ЛаРой со змеей, о гангстерском подземелье с оргиями, сиамскими близнецами, крокодилом и чудилой-гигантом, поедающим крыс (ну и отличный, к слову, выход Тоби Магвайра в роли антирекламы дурных привычек). Эта неизбывная грусть в глазах, когда хаос жизни вдруг дает отдышаться и оставляет наедине с вопросом: «А кто я? И зачем вообще это все делаю?»
Ответ невозмутимо озвучивает светская хроникерша Элинор Сент-Джон (Джин Смарт) — прикормленный аватар желтой прессы, единственная тут сторонняя наблюдательница, которой, правда, не видать почетной участи. Даже после смерти — как она убеждает поникшего Конрада — для детей, родившихся через половину столетия, ты можешь стать другом — тем, кому, глядя на светящийся экран, они будут сопереживать. Если для одних кино — билет в другую реальность, то для артистов — в «вечность с ангелами и призраками».
И если слон в открывающей сцене отвлекает от одного из многочисленных правонарушений, то вся конструкция «Вавилона», его торжественный топот, перерастающий в галоп и обратно, уводит взгляды от того, что Шазеллу нечего рассказать про 1920-е, кроме попурри из прошлых фильмов и трюизмов о кинопроизводстве, которые кочуют из «Поющих под дождем» — в «Эда Вуда», из театрального «Бердмана» — в альтернативный «Голливуд».
Камера Линуса Сандгрена упивается собственной траекторией, снимая сложнопостановочные двухминутные планы, которые ничего бы не потеряли в монтаже (скажем так, управляемость хаоса в них малозаметна). Герои вынашивают в себе трагедию размером с Голливуд, как Нил Армстронг пытался заполнить душевную пустоту глобальным событием — например, покорением естественного спутника Земли. Дэмьен Шазелл путешествует на столетие назад — и находит там, только держите челюсти, фантазии и джаз! Даже саундтрек Джастина Гурвица протягивает ноты «Ла-Ла Ленду», чьим героям предстоит перенять эстафету по проживанию не своей жизни — в окружении джаза, сплина и фантазий.
«Вавилон» — это монументальный памятник невнимательности, в чьих складках теряются персонажи, вроде роковой лесбиянки азиатских кровей леди Фэй (Ли Цзюнь Ли из «Почему женщины убивают»), и даже эпоха, сведенная к паре технических новаций, смачных заголовков и историй со съемок. Там, где Джордан Пил и его синефильский тревожный сай-фай «Нет» давал слово голливудским афроамериканцам и представителям профессии конных каскадеров, Шазелл пишет ремикс старых мифов о главном, лакируя до блеска общих мест кинематографические байки и заканчивая популистским видеоэссе о магии кино. От Люмьеров, Мельеса и Гриффита до Бунюэля, Дрейера и Эйзенштейна, от Хичкока до Кэмерона — и далее в вечность.
И как бы Том Кросс мастерски ни монтировал — а каждый фильм Шазелла гимн искусству сопоставления кадров на высоких и не очень скоростях, — сколько бы камео и оммажей ни вмещала сцена, проблема «кино о кино» — «жанра», который отныне можно называть «вавилонсплотейшн», — в том, что его, как и любое другое, нужно как-то заканчивать. И если в иных сюжетах эмоциональная гравитация фильма, дарящая импульс к исследованию своих миров и чего-то наподобие сожительства с персонажами, ослабевает без лишних слов, то в случае производственной драмы о былом величии финал гласит не The End, а «Купите билет на что-то еще». «Теперь-то вы поняли, что кино — это жмых из мытарств одних людей (не будем вдаваться в детали), который призван облегчить муки тех, кто сидит в зале».
Хотя революционным, как мечтал в 1926-м Конрад, был бы другой закономерный вывод: «Вавилон должен быть разрушен».
