В российский прокат выходит любимица критиков и лауреатка BAFTA за лучший дебют — драма «Солнце мое» Шарлотты Уэллс. В главных ролях — Пол Мескал из «Нормальных людей» и дебютантка Фрэнки Корио, не менее харизматичная, чем Бруклин Принс из «Проекта «Флорида»», также выпущенного студией А24 («Все, везде и сразу», «Реинкарнация» и «Леди Бёрд»). На минувшем «Оскаре» картина осталась без наград, но вряд ли это, как и сегодняшняя цензура, станет преградой к зрительским сердцам, до которых «Солнце мое» и так добралось практически чудом.
Начало нулевых. На отдых в Турцию прилетают 30-летний шотландец Калум (Пол Мескал) и его 11-летняя дочь Софи (Фрэнки Корио). Вооружившись ручной камерой, они фиксируют, казалось бы, заурядное приключение за границей: бассейн, бильярд, балкон, — но годы спустя подросщая Софи (Селия Роулсон-Холл) будет прокручивать то лето в воспоминаниях и на пленке.
Драматургия полнометражного дебюта Шарлотты Уэллс подобна рыскающей композиции кадра любительского видео. Камера в руках того или той, кто еще не решил(а), что именно и как снимать, порождает поток нестандартных ракурсов и невольных умолчаний, задумчивых длиннот и случайных деталей, получивших вдруг главную роль. Конечно, в исполнении Уэллс, снимающей короткий метр минимум с 2015-го, и оператора Грегори Оука эти движения киноглаза(тм) лишены случайности и грязи, но логика примерно такая.
Как бы невзначай выясняется, что Калум уже какое-то время разведен с матерью Софи, перебрался в Лондон и уже вряд ли вернется в Шотландию, хочет устроить бизнес, но пока из дивидентов — лишь сломанная на момент первой сцены рука. Их отдых не all inclusive, а скорее, наоборот: все выключено. Отдых с дочерью на Балканском полуострове в канун 31-летия — попытка быть хорошим отцом на пике душевного кризиса, вступающего в резонанс с проблемами турецкой экономики (в начале нулевых, до деноминации, лира считалась едва ли не наименее ценной валютой в мире).
У Софи — противоположная траектория. В банальностях курортной жизни проступают контуры зрелости: девочки постарше в туалете обсуждают секс, отец угощает глотком пива, посещают мысли о вечном, накрывает непривычное опустошение, случается первый неловкий (да и ненужный) поцелуй. Момент красноречив: мальчуган, приметивший ровесницу у игровых автоматов, показывает ей внутренний бассейн отеля — для тех, кто не так хорош, чтобы плавать публично; Калум, напившийся в канун дня рождения, уходит в ночное море — как будто в буре есть покой.
Так же и в сердце фильма документация на ручную камеру смешивается с отчетливыми воспоминаниями взрослой Софи, которой от отца остались лишь старенькая кассета да купленный в турецкой лавке ковер. Камео последнего у постели героини и ее пассии могло пасть жертвой (само)цензуры на фоне российского закона о «пропаганде» ЛГБТК+ — как и один из (получается, украденных) поцелуев.
В случае «Солнца моего», свитого из взглядов, пауз, полутонов и бликов, это вдвойне прискорбная жертва — и не только потому, что Уэллс постулирует квирность, открытость к поиску в себе и вокруг, все эпизоды работают как часть замысла, они же — опыта, а реальность такова — и больше никакова. История Софи лишний раз убеждает, что отношения снизу-вверх, как между ребенком и взрослым, болезненны и травматичны для обоих участников коммуникации.
Ведь, в сущности, фильм Уэллс — это попытка Софи, ставшей ровесницей отца и получившей доступ в комнату истеричного рейва, пересмотреть, что же тогда терзало этого добряка, считавшего лиры и терпеливо мазавшего ей спину кремом от загара, говорившего бывшей маме (sic!) в кабине телефона-автомата дежурное «люблю тебя» и плакавшего, оставшись наедине с собой, практиковавшего тай-чи и курившего украдкой, отказавшегося петь в курортном караоке их фирменное Losing My Religion и плясавшего под Under pressure так, будто завтрашнего дня не существует. Недаром девочкой она спрашивала его, «150-летнего», каким он был в 11.
Казалось бы, любая мелочь, кроме магнетизма Фрэнки Корио и Пола Мескала, здесь не то чтобы существенна — в конце концов, это «эмоциональная автобиография», а не фактологическая. Однако именно субъективность, интимность каждого момента превращает After sun из абстрактного безэмоционального солнца, что светит каждому одинаково, в то, что некоторые, по меткому наблюдению локализаторов, смогут отметить местоимением: моё.
«Солнце мое» в кинотеатрах с 16 марта.
