В российский прокат выходит «Род мужской» — новый хоррор студии А24 за авторством Алекса Гарленда, писателя, сценариста «28 дней спустя» и режиссера «Из машины». Во время Каннской премьеры англичанин признался, что переписывал сценарий, впечатленный аниме «Атака титанов». Удалось ли Гарленду проработать мир камерного фильма ужасов столь же скрупулезно, как в саге об исполинах и круговороте истории, разбирался Алексей Филиппов.
«Эти стены помнят Шекспира», — с хорошо отрепетированным хозяйским трепетом заявляет Джеффри (Рори Киннер), показывая свой старинный загородный дом Харпер (Джесси Бакли). Женщина помнит, как ее муж пролетел мимо окна, прежде чем разбиться насмерть. Чтобы забыть, она и уезжает из Лондона на природу, подальше, так сказать, от обезумевшей толпы. Спойлер: не удастся. Сельскую идиллию регулярно будет что-то подтачивать. Навязчивое радушие Джеффри, с порога берущегося шутить и опекать. Помехи во время видеозвонка с подругой Райли (Гэйл Ранкин), принимающие очертания оскалившейся пасти. Загадочный силуэт обнаженного мужчины из бесконечного тоннеля, который словно откликнется на пение Харпер — и бросится ее догонять с причитанием ворона. Полиция лесного эксгибициониста оперативно схватит, но так же быстро отпустит: нечего предъявить. В аналогичные поддавки с Харпер играет чувство вины: ведь муж погиб после их расставания и ссоры.
Тоска по утраченной близости — любимая тема писателя и сценариста Алекса Гарленда. Почти десятилетие назад он эффектно дебютировал в режиссуре с философским тестом «Из машины» (2014). В его последующих проектах — сай-фай-одиссее «Аннигиляция» (2017) и религиозной симуляции «Разрабы» (2020) — покойный/пропавший муж/возлюбленный становился поводом, чтобы героини отправились за пределы научного знания. Вот и Харпер травматический брачный опыт вывел на свидание с неизведанным. Сверкая кривыми зубами, Джеффри любезно уточнит, а где же супруг, миссис Марлоу, на что молодая женщина поспешно ответит: развелась да документы не успела поменять. Призрак супруга — однофамильца другого поэта елизаветинской эпохи, который, согласно апокрифу, и выдумал Шекспира, — преследует ее на каждом бланке. Даже при бронировании жилья.
Так, вспомним, и призрак отца Гамлета подзуживал сына отомстить неверной матери, мавр Отелло излишне настойчиво интересовался, молилась ли Дездемона перед сном, а супруга Макбета оказывалась едва ли не более повинна в череде убийств, чем ее стеснительно-тщеславный супруг. Добавить в этот книжный шкаф другого однофамильца вдовы — Филипа Марлоу из черных романов Раймонда Чендлера, — и литературный портрет составлен. Никто не демонизировал и страшился женщин, видя в каждой блондинке femme fatale, больше, чем герои нуара.
На отдельной полке, впрочем, Библия, куда без нее: едва приехав, Харпер вкусит плод с местной яблони, не дожидаясь разрешения. И этим как будто пригласит хтоническую бездну ответить тем же. Не будем зря топтать газон, ходя вокруг да около: все персонажи, которых она встретит в тихом пригороде, будут иметь лицо Рори Калкина — и чудо из леса, и повязавший его полицейский, и вредный мальчуган с маской, кажется, Мэрилин Монро, и белокурый священник с выхолощенными ладонями. Каждый будет отдуваться за свой сорт распыленной в социуме мизогинии: подросток — эгоистично требовать игры, не слыша слова «нет», священник — давить на долг женщины прощать, перекладывая всю вину на Харпер, полицейский — ссылаться на закон, для которого сталкинг и психологическое насилие не существуют, «убьют — тогда и приходите».
На их фоне обезумевший лесной язычник, покрытый многочисленными порезами, хотя бы честен в своем стремлении добраться до женщины. Втянуть ее в архаичные догонялки с призрачными, но вряд ли добрыми намерениями. Так Алекс Гарленд составляет мини-гид по опасным предубеждениям, с которыми сталкиваются женщины на повседневной основе — в религии и браке, полиции и школе. У них общие корни, даже похожие лица — тут режиссер выписывает карт-бланш Рори Киннеру, чтобы он воплотил все аватары тревоги Харпер, затмив, увы, неординарную артистку Джесси Бакли.
В этом, пожалуй, и заключается ключевой просчет в метатексте «Рода мужского»: Гарленд рассказывает историю Харпер так, чтобы дать ей как можно меньше воли. Настоящий драматургический менспейлинг: объяснение с умным видом прописных (для многих зрительниц) истин. Спусковой крючок — смерть Джеймса Марлоу (Паапа Эссьеду), который успел напоследок напугать супругу, выдать сеанс психологического терроризма и даже заехать по лицу. Ключевые акторы — простак Джеффри и его двойники, чьи повадки на самом деле лишь неуловимо копируют друг друга. Тут Гарленд будто визуализирует — довольно эффектно, — как именно «Авраам родил Исаака, Исаак родил Иакова…» и далее по тексту. И все, что остается Харпер, — молча наблюдать упоительный театр жестокости и боди-хоррора, слегка напоминающий о симпатиях режиссера к «Атаке титанов». Ее роль в сюжете — довольно прикладная. Быть напуганными глазами зрителя, позволяя списать цепочку ирреальных событий на шок от пережитого в Лондоне (не каждый день мгновенная карма приводит домашнее насилие к казни через распятие на ограде). Служить проводницей в чащу патриархальных устоев, где законы, юридические, божественные и светские, лишь прикрывают будничное насилие, как фиговый листок на античных статуях — причинное место (или дежурная ухмылка — профессиональное равнодушие). Вне этого сюжета Харпер не существует — хотя один раз она даже пытается работать. А как осмелилась подать голос — в другой завораживающей сцене, в тоннеле — тут же накликала беду в виде мрачного сюжетного поворота.
Возможно, подсказку дает музыкальная тема. Не заключающая сюжет в лирические скобки Love song Элтона Джона и не вторая часть Missa syllabica Арво Пярта, повышающая градус одухотворенности до состояния притчи. Есть в саундтреке «Рода мужского» нечто, созвучное прелюдии фа-минор Иоганна Себастьяна Баха, ставшей гимном планеты вины в «Солярисе» (1972) Тарковского. Полвека спустя Алекс Гарленд, явно не равнодушный к фильмам советского режиссера, разыскивает «разумный океан» в английской лесополосе, чтобы убедиться: вина — это социальный конструкт, древнейшая манипуляция, зашитая во многие сферы человеческого, слишком человеческого.
Определившись с тем, кто виноват, писатель капитулирует перед закономерным «Что делать?» Жизнь слишком коротка, чтобы распылять прощение на тех, кто не понимает «Нет». Да как кухонный фаллос ножа — привет фрейдистскому прочтению слэшеров — явно рецепт не универсальный и не на каждый день. Остается кошмар любой насупленной (псевдо)философии, звериного серьеза — насмешка. К счастью, и Гарленду хватает самоиронии, чтобы не выдавать местами визионерский, но азбучный хоррор за откровение. Улыбается под конец и Джесси Бакли. И это род мужской? А разговоров-то было.
«Род мужской» в прокате с 23 июня.
