22 января к 125-летию со дня рождения Сергея Эйзенштейна на Первом канале покажут «Броненосец «Потёмкин»». Немое кино вплывает во враждебные для него воды воскресного эфира – ситуация экстраординарная, как и сам эпос Эйзенштейна, волнующий мир уже целый век. «Потёмкин» называют шедевром пропаганды, великим монтажным аттракционом и предтечей клипов. Его запрещали, резали, клали на полку. В то же время – признавали одним из величайших фильмов всех времен и народов, наравне с «Гражданином Кейном» Орсона Уэллса и «8½» Федерико Феллини. Влияние одинокого броненосца на всю нашу кинореальность неоспоримо. Это не просто старое кинемо (так искусство называл сам режиссер), но портал в страхи модерна и великий народный эпос, поставивший матроса Вакуленчука в один ряд с древнегреческими героями.
Сегодня это кажется анекдотом, но далеко не все в год выхода распознали в «Броненосце «Потёмкин»» шедевр. Великое и вправду видится на расстоянии. Общеизвестна история о том, что премьера фильма в Большом театре закончилась воодушевленным распеванием «Интернационала». Но как-то забылось, что новаторство Эйзенштейна не только хвалили, но и зло ругали. Режиссер Абрам Роом упрекал его в том, что кино совершенно обезличено: в нем нет людей, а значит, и сопереживать некому. Художник-конструктивист Алексей Ган был еще жестче. Он писал, что лента «вносит путаницу в советскую кинематографию», да и просто плохая. Поэтика монтажа, которой так славилось советское кино с пророками Эйзенштейном, Пудовкиным, Дзигой Вертовым, находилась в оппозиции чаяниям аудитории. Простецкая народная драма Ольги Преображенской «Бабы рязанские» обогнала Эйзенштейна и прочих новаторов в прокате. И даже советская власть, по заказу которой «Потёмкин» снимался, негласно признавала фильм не оправдавшим надежд и продала негатив в Германию, где цензура изрезала пленку на мелкие части и пересобрала в, как ей казалось, менее «красном» виде. Для реставрации несчастного броненосца Сергею Юткевичу и Науму Клейману пришлось собирать ленту с мира по нитке.
Эта история, кажется, впаяна в народную память. 1905 год, броненосец императорского флота «Князь Потёмкин-Таврический» выходит в море на учебные стрельбы. Матросы переполнены бессильной злобой. Офицеры и кондукторы их третируют, надсмотрщики издеваются. Печальные новости с Востока тоже не оздоровляют атмосферу: русская эскадра потоплена японцами при Цусиме, «маленькая победоносная война» проиграна. По всей стране вихрем поднимается протестное движение, встают заводы и фабрики, а на борт броненосца тем временем поднимают партию мяса к обеду. Матросы обследуют вывешенные на жаре туши, трогают их, крутят, и с ужасом понимают, что мясо безнадежно испорчено. На протухшей плоти в изобилии обнаружены червячки: «да оно же само за борт ползёт!». Судовой врач цинично советует «смыть рассолом». Пренеприятное зрелище, сегодня за такое дают возрастную маркировку и звание «шок-контента».
Конечно, матросы борща с тухлятиной есть не хотят – и это, досадное, но как будто бытовое событие служит искрой, из которой возгорается пламя восстания. Озлобленный неповиновением командир Голиков (Владимир Барский) собирает экипаж на носу броненосца и обещает недовольных обедом расстрелять. И расстрелял бы, с божьей милостью, под увещевания батюшки, если бы матрос Вакуленчук (Александр Антонов) не распропагандировал стрелков, которым указали убивать своих. Завязывается драка, пальба, «Бей драконов, бей!», погони по узким палубам. Вакуленчук гибнет от пули офицера, перерождаясь в символ справедливого суда над старым миром. Броненосец выскальзывает из цепких лап офицеров и становится «островом революции», ищущим справедливости для всех и каждого. Корабль-супергерой, встающий против адмиральской эскадры, а фактически – против самой идеи империалистического людоедства. Сравнение с супергероикой, киновселенной Marvel или «Космическим крейсером Ямато», как ни странно, вполне применимо: фильм Сергея Эйзенштейна, как и его младшие товарищи, занимается сотворением нового национального мифа.
В картине потом будут под лупой искать обман и большевистскую фальсификацию истории. Вспомнят, что мятеж на «Потёмкине» был, может, событием и громким, но бесславным – корабль, помыкавшись у русской береговой линии, в итоге ушел в Румынию, борьба закончилась его сдачей чужим властям. Еще будут указывать на откровенные фантазии режиссера: на культовый расстрел горожан на бульварной лестнице Одессы и казнь матросов, для усиления образа накрытых брезентом, как христианские мученики саваном. Дойдет до того, что и история о червивом мясе будет подвергнута сомнению. Да, «второй свежести» – другого в парализованном демонстрациями городе было не сыскать. А черви, слухи о которых бродили на корабле – это так с французского переводятся макароны-vermicelles. По-русски: вермишель. Не так матросы все поняли.
Но искать в «Потёмкине» художественный вымысел – неблагодарный спорт, как и пытаться корить ленту за пропаганду большевизма. Во-первых, сам режиссер никогда не скрывал, что исторический сюжет для лихости был им заметно переработан. Во-вторых, из выдуманных сцен сквозит тот самый Эйзенштейн-мифотворец, который заставил несколько поколений людей воспринимать историю России через свою личную оптику. Люди по всему миру представляют штурм Зимнего кадрами из «Октября», видят князя Александра Невского исключительно с лицом актера Николая Черкасова. Кинематографический «Потёмкин» обессмертил «Потёмкина» реального, несмотря на его физическую гибель – и сотворил для молодой социалистической страны народную легенду в духе горьковского богостроительства.
История броненосца стала иллюстрацией большого кинематографического подвига. Эйзенштейн снял свой фильм всего за два месяца, создав сценарий на развалинах не свершившейся эпопеи «1905 год». Партия требовала ленту срочно, к годовщине первой революции и соответствующим праздничным мероприятиям. Он сделал ее буквально на пороховой бочке – сцены из жизни броненосца частью снимали на корабле «Двенадцать апостолов», к тому моменту превращенному в минный склад. Мины никто ради съемок с него не выгружал, так что лишний раз ногой топнуть на палубе было нельзя. Тем не менее, и это съемочная группа Эйзенштейна (не зря они называли себя «Богами») выдержала, и режиссер заперся с километрами пленки в монтажной – сакральном для советской киношколы месте, где и родился известный нам фильм.
Эйзенштейну на тот момент было всего 27 лет – для режиссера совсем еще нежный возраст. Он самостоятельно отбирал наиболее удачные кадры и монтировал их не по хронологии, как делали предшественники, а по ритму и чувству. На весь мир прославленный советский монтаж, теоретически оформленный Львом Кулешовым, ожил благодаря энергичности режиссуры Эйзенштейна. Впоследствии он назовет свое открытие «монтажом аттракционов», а одним из чудес учения определит трагическую и экспрессивную сцену на одесской лестнице — тогда ее еще не называли Потёмкинской. Расстрел мирных жителей на подходе к гавани стал не только блестяще смонтированным эпизодом (не зря его изучают во всех киношколах мира), но и отражением интересов самого автора – человека, детство которого было отмечено печатью модерна с его выразительными парадоксами. Тяга к техническому прогрессу, изображению движущихся моторов, молочных сепараторов и колес, в начале XX века странно соседствовала с модой на мистические символы бренности бытия: изуродованные болью и экстазом лица, библейскую жестокость и декадентское Memento mori. В мире «Потёмкина» смерть может прийти к каждому – даже к ребенку. Еще одна шокирующая деталь, вжимающая зрителя в кресло, как и сто лет назад.
Возраст тут – лишь цифра. Несмотря на скорый вековой юбилей, фильм Эйзенштейна вовсе не кажется старым. По динамике и изобретательности он сравним со многими современными лентами, хоть сейчас на Sundance, а немота и картинка кажутся какой-то хитрой стилизацией – как в «Артисте» или «Первых на Луне». Выдают дату выпуска второстепенные признаки: молодой Григорий Александров, странный, будто бы инопланетный, язык титров («Сорвать злобу на молоденьком» – кто же так сейчас слова подберет?).
Но главное отличие от нашей реальности – такие фактурные «нэпмановские» лица уже просто так на улице не встретишь. Они остались там: в прошлом веке и чужом мифе. Из 2023 года восстание броненосца кажется намеренно скроенным по заветам «зловещей долины» – вроде все в нем знакомо, но все равно кажется инородным – хоть и прекрасно сделанным. Это придает ленте еще одно неожиданное чувство, которое Эйзенштейн просто не мог задумывать изначально. Произошел великий перелом эпох, и люди уже давно не похожи на своих предков: тех, кто боролся с драконами, а потом, если верить Шварцу, и сами драконами стали.
«Броненосец «Потёмкин»» — 22 января в 14:20 на Первом канале.
