Немного про премьеру Red Sea Film Festival и мое постепенное осознание окончания работы над фильмом.
Если честно, постпродакшн выбил меня из реальности так сильно, что единственное, что меня волновало — закончить фильм в срок и в том виде, в котором он задумывался (я, буквально, на днях закончил финальные штрихи для российской прокатной версии).
Не было даже отождествления себя с режиссурой, был только гипнотический микс из творчества, менеджмента, фидбека и въёбинга. Таблицы, сроки, чаты, созвоны, встречи, поездки.
И даже прилет в Саудовскую Аравию на премьеру фильма для иностранного зрителя все равно по началу ощущался не поездкой мечты, а очередным пунктом в списке задач.
За полтора года я видел так много мистических совпадений, что во мне развилась эзотерическая часть личности. Я стал более суеверным. Или точнее кино-суеверным. И в какой-то момент, буквально, в процессе премьерного показа — я ощутил странное чувство, затрагивающее и мое тело, и мои эмоции.
На фестивале, позднее, один опытный кино-интервьюер научил меня термину «relief» — ощущение высвобождения. Он сказал, что подобное испытывают многие кинематографисты, которые были чрезмерно погружены в процесс создания впритык к премьере. А многие фильмы докручиваются до самого последнего, вне зависимости от бюджета и уровня.
Это похоже на какую-то одержимость. «Лучшее враг хорошего» — это про этот процесс. Последние месяцы все из чего я состоял — это бесконечный пересмотр новой версии фильма. И это не просто киносеанс — это усиленное сосредоточение на каждой секунде в поисках ответа на вопрос «что мы упустили», дабы не увидеть на премьерном показе случайно слетевший слой маски, поехавший композ, косяк рендера или рассинхрон озвучки.
Перед премьерой мне снился преследующий меня сон — очередной сеанс монтажа, где я докручивал цвет, звук, находил новые косяки и пытался их исправить. Проснулся и не понимал — я успел поправить то, что мне приснилось или таких сцен даже нет в нашем фильме.
Первые тридцать минут просмотра фильма на премьере — я высматривал каждый сантиметр экрана и вслушивался в каждый угол аудиосистемы — в надежде НЕ найти каких-то ошибок. Но потом меня наебнуло. Я весь напрягся, сердце колотилось, а потом полное спокойствие.
Моя эзотерическая часть разума уверена — это душа фильма вышла до конца. Все эти полтора года она зрела внутри всех, кто приложил к нему руку. Он притягивал тех, кто ему был нужен для рождения и выпинывал тех, кто ему мешал. И один из последних людей в этой цепочке, который никак не хотел его отпускать — это был я. И вот — он больше не мой. Он теперь сам по себе, он тебе принадлежит зрителям. И теперь уже даже не только русскоязычному (этот факт я пока все еще осознаю). Уже и препродажа билетов началась.
Не представляю, сколько у меня еще займет времени на полноценное отрефлексирование пройденного пути и самого факта, что мы теперь — создатели кино. Сегодня, например, я полез в браузер — потому что пришло осознание, что наш фильм имеет страничку на Letterbox. И там даже уже имеются первые оценки от зрителей с фестиваля. С двумя из них я даже общался вживую. И это пока что полный сюрреализм, если честно.
Ну то есть, мы прям создали настоящий фильм, который можно любить или ненавидеть. Который можно растащить на кадры референсы или поиздеваться в трэш-обзоре на ютубе. Поставить одну заезду или добавить в Избранное.
Ахуеть.
