В российском прокате «Аманда» Каролины Кавалли — слегка абсурдная комедия о том, как тяжело заводить дружбу посреди неврозов, гаджетов и знаний о современном мире. Что общего у этой картины с «Амели» и действительно ли это портрет поколения Z, размышляет Алексей Филиппов.
24-летняя Аманда (невозмутимая модель Бенедетта Поркароли) — почти ровесница XXI века и наследница итальянского фармакологического клана, чья состоятельность удушает её подобно облатке от пилюли. Уставшая мать София (Моника Наппо) хочет, чтобы дочь к чему-то стремилась и хотя бы иногда появлялась в семейной аптеке (где она формально работает), а старшая сестра Марина (Маргерита Миссони) на дух не переносит, считая избалованной эгоисткой (отчасти так и есть). Из сравнительно дружелюбных домочадцев — горничная Джуди (Ана Сесилия Понсе), иногда проводящая время с Амандой, и смышленая племянница Cтелла (Амелия Элизабетта Биузо), увлеченая Христом «как человеком».
За пределами фамильного гнезда Аманда посещает чью-то пожилую лошадь, собирает фишки в супермаркете, чтобы получить трофейный вентилятор и потом перепродать, одиноко стоит у туалета на рейвах с названиями вроде «Танцуй и разрушай» и посещает местный кинотеатр, куда выстраивается очередь из мечтателей в поисках родственной души (желательно в соседнем кресле). У девушки другой путь: по наводке матери она решает восстановить связь с предположительно лучшей подругой детства Ребеккой (Галатея Беллуджи), которая практически не выходит из комнаты. Один раз просидела там целый год. В общем, крепкий орешек — и донимать таких как раз профиль Аманды.
Режиссерский дебют постановщицы Каролины Кавалли, показанный в венецианской секции «Новые горизонты» и на кинофестивале в Торонто, сходу записали в портреты поколения Z (не пугайтесь), параллельно сравнивая с греческой странной волной (Йоргос Лантимос), фильмами Уэса Андерсона, Софии Копполы и Ноа Баумбаха, а до кучи еще и с Паоло Соррентино, если не Аки Каурисмяки. Перечень под стать луку героини, состоящему из вязаного жилета, рубашки с оборками и бунтарских ботов. Иные совпадения неслучайны: все возрастные группы несчастны по-своему (хотя и однородны лишь на бумаге), а прогрессирующая сиротливость человека подкрепляется все новыми социальными и технологическими процессами. Например, Аманда заставляет голосовую помощницу на смартфоне называть себя «секси-мама», а однажды заглядывает в чат-рулетку, надеясь найти там моральную поддержку, а не просто озабоченных незнакомцев.
Абсурдность бытия по Кавалли рождается из несоответствия нормы и действительности: общественные места, где должны завязываться связи, оглушают — музыкой или зиянием чужих одиночеств, а дружба в представлении богатых родителей напоминает пародию на школьные драмы 80-х или проповеди «гуру успеха», когда менее удачливые присасываются к тем, кто излучает для них ауру уверенности. Если Лантимос исследовал этот зазор, искусно подменяя слова и понятия («Клык», «Лобстер»), то умницы и умники из ранних фильмов Баумбаха, Андерсона, Копполы — зачастую именно подростки, молодые люди, переживающие, что «реальная жизнь» оказалась не такой, как обещали книги, фильмы, родители. «Аманда» и Аманда оказываются как бы на пересечении молодежного недоумения и зрелого разочарования: героиня самостоятельна юридически, но не знает, за что зацепиться для фактической независимости.
В этом смысле она родственница Амели из культовой картины Жан-Пьера Жёне, чья героиня маскировала тревожность за аддиктивными сказочными мотивами. Затворница Ребекка, записанная в подруги детства из-за специфического приятельствования матерей, тоже подобна героиням народного творчества — Рапунцель 2.0, которая и сама не хочет покидать башню (вдобавок победила во всех соревнованиях, в каких участвовала). Для инфантильной Аманды, настойчивой и находчивой, что Питер Пэн или провалившаяся в нору Алиса, такая подруга оказывается и отмычкой к самости, и наконец осязаемой точкой приложения усилий. Все-таки помогать и быть нужной — тоже важная часть коммуникации, которую для Аманды заменяли финансовая обеспеченность, хлопоты Джуди и таланты смартфона, раз уж многочисленные родственницы не торопились идти на контакт. Даже когда она тонула в бассейне — с этой сцены всё начинается.
В фильме вообще очень много эпизодов, будто экранизирующих какие-то присказки — вроде того, что жизнь не сахар (героиня копается ложкой в тарелке с белым песком), а её прожить — не поле перейти; Аманда чуть не утонула в бессознательном (связанным, по Юнгу, с водой), а на вечеринках и вообще в компании ощущает себя если не слоном в посудной лавке, то лошадью в гирляндах. Конструирование простых истин у Каролины Кавалли не лишено иронии, даже иногда насмешки, но все-таки «Аманда» не сводится к психотерапевтическому разрешению, а три по-своему неустроенных поколения — к галерее шаржей. И хотя их влияние друг на друга очевидно, не менее верно, что «любить Иисуса» — не только религиозная категория, а невротики — тоже хотят танцевать.
«Аманда» в кинотеатрах с 10 августа.
